— Слышь, Жуга… а чего ты все время водку с собой таскаешь?

— Травы настаивать, — ответил Жуга, пряча бутыль и завязывая мешок.

— А… — понимающе кивнул Телли. — А зачем?

— Долго рассказывать. Ладно, пошли. Подыщем себе ночлег на сегодня, а завтра что-нибудь придумаем. Откуда ты родом?

Парнишка наморщил лоб. Помотал головой:

— Не знаю. Верней, не помню. Тут жил, а до этого в деревне… А до войны… не помню. Слушай, а ты здорово дерешься. Нет, правда здорово!

— Как умею, так и дерусь, — буркнул тот, мрачнея лицом. — Пойдем.

— А меня научишь?

— Нет. Пойдем.

Рик запоздало вскинул голову, обнаружил, что хозяева уходят и, возмущенно пискнув, кинулся вдогон. Поравнялся с ними и пошел вперевалочку.

— Ты хоть бы ошейник на него надел, что ли, — мимоходом бросил Жуга, — а то ведь не всякий знает, что он у тебя ручной.

— Не, — помотал головой Телли, — ошейник на него нельзя. Если он у самой головы, ну, на верхушке шеи, то сползает вниз и душит.

— А ежели широкий и внизу?

— Ты что, совсем дурак? Он из него вылазит!

Жуга нахмурился, на ходу соображая, кто из кого должен вылезти, и смущенно кашлянул:

— М-да, в самом деле.

— Жуга. А Жуга.

— Что?

— У тебя деньги есть?

— Ну, есть.

— Много?

— Мне хватает. А чего ты спрашиваешь?

Телли остановился, скривил губы и дунул на челку.

— Да это… ты ведь тогда к Рудольфу заходил. Вот я и… — он умолк.

— Ну, — подбодрил его Жуга, — давай, договаривай.

— Рудольф, он это… Дом свой это… заложил. Он уже не торгует, жить ему не на что, вот и заложил. Городу. Лавка у него там раньше была.

— Какая лавка?

— Обыкновенная. То-се, купи-продай. Старье всякое.

Жуга ответил не сразу.

— Что, и краденое скупал? — Телли потупился. Кивнул. — Н-да. Ну ладно. Хотя, постой. Говоришь, заложил городу? Хм…

Жуга огляделся, шагнул в сторону и тронул за рукав проходившего мимо горожанина в сером суконном плаще.

— Эй, приятель, где тут у вас магистрат?

Поздно вечером в двери дома старьевщика Рудольфа постучались, и стучали до тех пор, пока он не открыл. На пороге стояли двое — рыжий незнакомец, приходивший нынешним утром, и белобрысый мальчишка лет десяти.

— Опять ты, — хмуро сказал Рудольф. — И этот еще… Я же сказал еще днем — уходите!

— Знаешь, Рудольф, — проговорил негромко рыжий, — я бы много чего мог тебе сказать в ответ, но может, ты нас все-таки впустишь?

— Что? Черта с два! Убирайтесь из моего дома!

— Как бы тебе сказать, — странник помедлил, потер подбородок. — Видишь ли, этот дом… уже не твой. Вот, — он вынул из рукава и развернул перед лицом старьевщика лист пергамента.

— Я выкупил твою закладную.

Рудольф молчал, ошеломленно глядя на подписанный, с печатью бургомистра на сургучном кругляше документ.

— Так ты нас впустишь, или нам стражу позвать?

Помедлив, тот шагнул назад.

— Черт бы вас побрал… Ну ладно, заходите.

— Вот и хорошо, — промолвил странник, входя. — Меня зовут Жуга.

— А меня — Телли, — сказал мальчишка.

А за миг до того, как дверь закрылась, в дом проскользнула еще одна тень, длинношеяя и хвостатая, и старьевщик сдавленно вскрикнул:

— Господи Исусе! А это еще кто?!

— Не боись, это Рик, — поспешил заверить его Телли. — Он не кусается.

Дракошка подошел к горящему камину, пару секунд смотрел на тлеющие угли, затем свернулся на плетеном круглом коврике в зеленый сплюснутый калач, удовлетворенно вздохнул и закрыл глаза.

Бледный как мука Рудольф медленно опустился в кресло и зашарил по столу, нащупывая бутылку.

— Мамочки мои… — пробормотал он, неотрывно глядя на дракончика. — Ох, мамочки…

Жуга хозяйским взглядом оглядел помещение и обернулся к Телли.

— Закрой окно, — сказал он. — Дует.

СТАРЬЁВЩИК РУДОЛЬФ

Нормально выспаться Жуге в ту ночь так и не удалось — старый тюфяк, набитый гороховой соломой, который травник отыскал на чердаке, был отсыревшим и ужасно пах мышами. Телли взять его не захотел, завернулся в дырявое войлочное одеяло и устроился на лавке. У Рудольфа, конечно, была кровать, и гость по городским обычаям вполне мог рассчитывать на место на ней, под одним одеялом с хозяином. Проблема заключалась в том, что Жуга чувствовал себя здесь кем угодно, только не гостем. Он вообще испытывал неловкость от того, что столь бесцеремонно вторгся в дом старьевщика, и отвоевывать у старика кровать посчитал для себя делом низким и недостойным. В конце концов, любая наглость имеет свой предел! От всех этих мыслей у травника к утру ужасно разболелась голова, он встал с рассветом, распахнул окно и вывесил тюфяк проветриться, после чего вернулся в комнату, где ночевал, и осмотрелся.

От запаха плесени свербело в носу. Комната на втором этаже была чуть ли не до потолка завалена всякой всячиной, разбирать эти вековые завалы у странника не было ни сил, ни желания. Широкие полки вдоль стен оставляли свободным лишь узкий проход, по которому Жуга едва пробрался прошлым вечером, освещая себе путь огарком сальной свечки.

— Ну и ну, — пробормотал он, оглядывая весь этот хлам при свете дня. — Похоже, он и впрямь старьевщик, этот Рудольф!

Внизу было еще темно. Камин давно погас. Рик, бросив свой остывший коврик, перебрался к Телли под скамейку; из-под свисающего края одеяла высовывался кончик его зеленого хвоста. Широкую, почти квадратную комнату перегораживал старый прилавок, частично уже разобранный, не иначе, как на растопку. Полки и здесь прогибались под тяжестью всевозможных вещей, когда-то выставленных в качестве товаров, а ныне превратившихся в никому не нужный хлам. На стене висело два зеркала, изрядно побитая молью волчья шкура с головой и зубами и небольшое чучело лесной совы.

— Любуешься? — спросил, спускаясь по лестнице, Рудольф. Странник обернулся. — Ну-ну. Можешь не отвечать.

Он вынул из кармана старый замшевый кисет со следами цветной вышивки, неторопливо набил длинную трубку с обгрызенным янтарным чубуком, затем вооружился кочергой и поворошил в золе камина в поисках тлеющего уголька. Нашел, прикурил и опустился в кресло.

— Раньше я держал здесь лавку, — проговорил старик. Выдохнул клуб дыма. — Но сейчас я отошел от дел. Хотя в конце концов я знал, что рано или поздно сыщется такой вот прыткий сукин сын с толстым кошельком и выкурит меня отсюда, как лису из норы…

Седой, сутулый, горбоносый, похожий сейчас на какую-то огромную старую птицу, Рудольф сидел и рассуждал, сам отвечая на свои вопросы, а странник чувствовал себя все глупее и глупее.

— Ну хватит, — наконец сказал Жуга. — Хватит. Мне жаль, что все так получилось. По правде говоря, я хотел всего лишь снять комнату, а не отнимать у тебя жилье. Дом большой, поместимся как-нибудь. Я не собираюсь тебя выгонять.

— Охотно верю, — усмехнулся тот. — Человеку, у которого хватает наглости и денег, чтобы выкупить чужую закладную на дом, ничего не стоит нанять двоих стражников, чтоб выдворить несчастного старьевщика вон. Ты этого не сделал. Почему? Сам прячешься от стражи? Вряд ли, иначе не пошел бы в магистрат. Денег не хватило? Тоже не причина — посулил бы им чего-нибудь из моего хозяйства и дело с концом. Кстати говоря, как тебе удалось выкупить мою закладную?

— Я сторговал за полцены. Убедил их, что дом почти разрушен.

— Почти разрушен? — воскликнул Рудольф и взмахнул чубуком. Табачный дым завился в сизую петлю. — О святая простота! Почти разрушен! Да он простоит еще сто лет! Стена в четыре кирпича! А чердачные балки ты видел? Это ж лиственница, ей сносу нет. А черепица? Разве сейчас делают такую черепицу? Плоская, ручной формовки, в два пальца толщиной! Звенит под ногтем! Да… Ну ладно, сделанного не воротишь. Да. Нам есть о чем поговорить, мой наглый рыжий друг. Как я понял, уходить отсюда ты не собираешься?